Перевод

Из поэмы «Посвящается Ялте»

Возможно, вы и правы. Вам видней.
Но если люди что-то говорят,
то не за тем, чтоб им не доверяли.
По мне, само уже движенье губ
существенней, чем правда и неправда:
в движеньи губ гораздо больше жизни,
чем в том, что эти губы произносят.

И. Бродский.
010010

Я запомнил, как переселенцы
собирают скучные пожитки,
оставляют лавки и полати,
тыльный запах нежилого дома.
По чужим ночуют сеновалам,
в пятистенках за перегородкой.
И, похоже, толком не проснулись.
В полусонной памяти пологой
отраженья сложены гармошкой.
Говорят: иди своей дорогой,
мы к тебе случайно прикоснулись.

М. Айзенберг
000110

Самба белого мотылька

Ты так любила яркие цветы
Что по ним как бабочка порхала
И даря поклонникам мечты
Сердца никому не обещала

Но ярко-красный, огненный цветок
Ты сорвать однажды захотела
И опять как белый мотылек
На его сиянье полетела

Только сложится нелегко
Дружба пламени с мотыльком

Самба белого мотылька
У открытого огонька
Как бы тонкие крылышки не опалить
Лучше мало да без тоски
Жить как белые мотыльки
И летать себе недалеко от земли

Жить нужно непременно хорошо
Выбирая то, что сердцу мило
Он ее не сильно, но обжег
А она не долго, но любила

В общем, ладилась нелегко
Дружба пламени с мотыльком

Самба белого мотылька
У открытого огонька
Как бы тонкие крылышки не опалить
Лучше мало да без тоски
Жить как белые мотыльки
И летать себе недалеко от земли

Самба белого мотылька
У открытого огонька
Как бы тонкие крылышки не опалить
Лучше мало да без тоски
Жить как белые мотыльки
И летать себе недалеко от земли

К. Меладзе
010010

Из цикла «Венецианские строфы»

VIII

Я пишу эти строки, сидя на белом стуле
под открытым небом, зимой, в одном
пиджаке, поддав, раздвигая скулы
фразами на родном.
Стынет кофе. Плещет лагуна, сотней
мелких бликов тусклый зрачок казня
за стремленье запомнить пейзаж, способный
обойтись без меня.

И. Бродский.
110001

Смерть автора

Джек-сказочник намного пережил
Свою семью, и завещал, что нажил
Своим врачам, друзьям и персонажам:
Коту, Разбойнику и старой ведьме Джил.

В пять тридцать к ведьме Кот скребётся в дверь.
Трясётся, будто приведён под дулом.
"Прислали атлас звёзд. "Я вас найду", мол.
Он умер, Джил. Тот, кто меня придумал.
И я не знаю, как мне жить теперь".

Разбойник входит в восемь сорок пять.
Снимает кобуру, садится в угол.
"Прислали холст, сангину, тушь и уголь.
Пил сутки. Сроду не был так напуган.
И совершенно разучился спать".

Старуха Джил заваривает чай -
Старинный чайник в розах, нос надколот.
"Он сочинил меня, когда был молод.
Мстил стерве-тёще. Думаешь, легко вот?
Тебя - лет в сорок, вот и получай:
Невроз, развод и лучший друг-нарколог.
Кота - в больнице, там был жуткий холод.
Он мёртв. То есть прощён. Хороший повод
И нам оставить всякую печаль".

Старухе Джил достались словари -
Чтоб влезть наверх и снять с буфета плошку
С не-плачь-травой, и всыпать ровно ложку
В густой зеленый суп. Тарелок три.
Втекает бирюзовый свет зари
(Джек был эксцентрик) в мутное окошко.
Суп острый.
Еще холодно немножко,
Но, в целом, славно, что ни говори.

В. Полозкова.
24 ноября 2009 года.

(Подойдет для Перевода)

Сентябрьский диктант

Шорох как шепот — листву ворошу.
К школе спешу по аллеям густым,
Где укрощается лиственный шум
И превращается в лиственный дым.
Дым растворяет себя на ветру
И отворяет в аллее провал,
В коем я юн и влюблен по утру
Жизни, которой еще не сдавал.
Нам не сбежаться с юнцом-близнецом
Сквозь разграбеж и распад позолот.
Осень нам — притча, но с разным концом:
Мне — про паденье, ему — про полет.
В калейдоскопе сезона сего
Видно нам разное с разных сторон:
Мне — всё устройство, ему — волшебство,
И не внакладе ни я и ни он.
В дальнем начале, возникшем в конце
Парка, который весь в шрамах имен,
Влажный ожог ощутив на лице,
Я объясню его сменой времен —
Скоро ведь ляжет здесь выпавший снег,
Снег же лыжней зачеркнет ученик.
Так сокращается длящийся век
И превращается в снящийся миг…

А. Дидуров

(Подойдет для Перевода)

«Ну как дела?..»

Ну как дела?
– Мария родила.
– Собачий холод.
– Плотник он. Немолод.
– Звезда была?
– Метель... Такая мгла,
Что где там звёзды!
Нет дороги в город!
– Так значит и волхвы не добрались?
А что в газетах?
– Кажется, ни слова.
– Газеты наши слишком заврались,
Чтоб чудеса описывать толково!
– Марию надо навестить... Ни роз,
Ни сладостей туда не принимают.
– Как быстро стынет чай в такой мороз!
– Опять на сахар цены поднимают...
– Марию надо навестить. Прощай!
... Над синей пальмой плавают чаинки.
И пьёт звезда всю ночь холодный чай,
Оставшийся от этой вечеринки.

Ю. Мориц

(Подойдет для Перевода)

Психея

Сперва она порхала.
И павлиньими глазами
на легких крыльях озирала небо.
Там сонмища божественных коровок,
кто с ворохом разложенных коробок,
кто налегке, кто с медными тазами,
шли караваном на раздачу хлеба.
Там правил Богомол головогрудый,
сын паука и Девы Пресвятой.
Там цвет тимьяна делался тем глубже,
чем выше поднимался его стебель
над суетой.
И там ее прабабочка псалмы
булавочным головкам возносила,
благословляя крестный свой сачок.
Оттуда лился свет невыносимый,
(пирамидальной формы, как снопы,
увязанные в девичий пучок).
Но, ярче света, шел оттуда рокот,
и он не приближался в одночасье,
а все вокруг да около ходил.
И ярче солнца шел оттуда рокот,
неясный рокот накануне счастья,
тот рваный рокот — облачный пунктир.
Он все равнял своей свинцовой пудрой,
и вечер был, и было утро.
И день один.
Сперва она лишилась ног и крыл.
и жестким панцирем окуклил и овил
зеленой шелк ее мясное тельце.
И органов ее полураспад
был невидим бесхитростному глазу
невинных пастушат и земледельцев.
Она могла дышать и говорить,
но те слова, что ранее сбирались
в хрустальный шар магического свойства,
— теперь прыгучей дробью ударялись
о стенки кокона, и ранили саму,
и столько причиняли беспокойства,
что больше возлюбила тишину
и сны-воспоминания о рокоте.
Во снах он звался как-то по-иному
и духом бестелесным плыл по комнате.
А сестры подлые твердили — он дракон,
убей его, не то пожрет того,
кому отец он. Огненный светильник
она в ночи над спящим занесла,
но в черные бурлящие масла
срывалась вниз, как плод половозрелый,
одна слеза. И тот час просыпалась
она от боли. Над ее скулой
горел ожег — коричневая умбра.
И вечер был, и было утро,
и день второй.
А третий день настал, когда осталась
одна способность к испаренью влаги.
За стенами шумел пчелиный рой.
И с шелестом растительной бумаги
связующая нитка раскаталась
и бросила ее на перегной.
Она дрожала, как при отравленье
пыльцой багульника,
и терлась желтым брюшком
о пахнущие простыни листвы,
она дрожала на колючем ветре
в одной худой хитиновой дерюжке
дрожала вся — от ног до головы.
От мелких ног, обросших волосками,
до головы с павлиньими глазками,
и железами с шелковой слюной.
Она дрожала от фантомной боли,
в том месте, где расправленные крылья
становятся спиной.
Она хотела слышать этот рокот,
последний раз в осенней круговерти,
любимый рокот накануне смерти.
Она ползла и сдерживала ропот,
бедняжка, отделяя твердь от тверди.

Р. Орлова

«Свободное выражение впечатления» тренирует навык непосредственного и потому весьма вольного перевода с вербального языка на визуальный. Здесь нет размышлений и структурирования, только взволнованный порыв. Однако связь первоисточника и перевода должна чувствоваться, по крайней мере, в интонации изображения.

Ардак Муканова

Илья Банников

Виктория Шинкаренко

Диана Солказьян

Алексей Дмитриев

Екатерина Ковалева

Марина Ли

Опыт перевода поэзии
Екатерины Боярских